Начнем с минусов и откровенных проколов, являющихся в определенной части плюсами данного сочинения. Повторяю: это смотря для кого.
Ну, нет в произведении Чена Джу дотошной историко—архитектурной правды. Например, в описании достопримечательностей. Вернее есть, но не часто.
А вам это сильно нужно? Вы реферат пишите или донос: на графомана, ну?
Собираетесь за границу?
Вам всё разжевать? Зубов своих нет?
Младенчеством заболели? – Мама, когда уже можно?
– Что сынок?
А мы-то знаем!
На всё это дерьмо автор целомудренно не претендует.
Он не засиживался в архивах, не читал специальных книг. Он пользовался только тем реалом, что видел, слышал, фотографировал и щупал. Или тем, что неискушённой ищейкой, той, что на стажировке, торопко вынюхал в туристических справочниках. А также в описательных интернетовских опусах. А также в многочисленных, зато более соблазнительных щелях между ними, а именно: в проституированных форумах, в обрывках амурных переговоров, в сайтах знакомств с иностранцами.
Там иностранцы, вешающие лапшу русским красоткам, довольно забавно и патриотично (как это мило!), романтично и детально, в меру жигаловских способностей, расписывают красоты своей страны, прелести белостенного (из окрашенной влагостойкой фанеры) ранчо на берегу Средиземного (Мраморного, Красного, Эгейского) моря, особенности вечернего бриза и то, с каким жаром и удовольствием он будет прижимать к ионической (дорической, коринфской) колонне молодую русскую жену.
И, конечно, нет ни намека о движущемся песке, почти уже окружившем его заборы, о недавнем смерче, который только по совершенной случайности не снес крышу его дома, о проживающих в квартире саранче, змеях и пауках – мышеедах.
Здесь нет систематизированных и проверенных полезных советов для автотуристов, хотя есть некоторые выжимки и беглые наблюдения, приведенные от лица героев; но, зато, – и это бертолетовая и глауберова соль повествования: здесь есть взаимоотношения разных, и по—своему интересных, иностранных и славяноязычных людишек: вкупе с их человечьими недостатками, с минимальным джентльменским набором достоинств, и с огромным списком отсутствующих позитивных свойств.
Герои—путешественники, – да герои ли? – все они одновременно с симпатичными странностями и придурковатыми наклонностями. Волей импульсного пожелания оказались арестованными и заключенными в автомобиль—камеру, на срок один месяц.
– И что же тут необыкновенного? – спрашивает читатель. – Фильм с этого можно составить? Или хотя бы комедию положений без особого смысла? Чтобы только дурить, кидать в экран окурки. И хохотать, хохотать до упаду. Может, одним предисловием обойтись, и довольно?
Как знать. И кому как.
Автор ни на чём не настаивает.
***
Фоном хулиганского «романчичека», или «солянки», или «пазлов» (далее будет писаться без кавычек: как новые литформы) служит кусочек центральной Европы и бегло описанный транзитный отрезок пути по России: туда и обратно, времён мирового финансового кризиса 20ХХ—20ХХ годов (ну и удивили!). И, как совершенно справедливо отметил почивший издатель, – буквально накануне грядущего апокалипсиса.
Для связки подзабытых мест автором слегка добавлено беллетристики, приближающейся к правде. Или: абсолютно редко, – полной неправде Ведь какой автор может устоять от соблазна слегка исказить и приукрасить, а также придумать нечто особенное, что добавит произведению откровенности и сочно лоска.
Настоящему, то есть правильному читателю, пофигу «правда», – ему давай сюжет, интерес, – словом, «чтиво».
Тут я совсем не согласен с издателем – весьма странным субъектом, аскетом, судя по его предсмертному, героическому поступку, человеком – чистюлей, который ни разу в жизни не матюгнулся, а, судя по междустрочию предисловия, ни разу не щупал женщин: кроме, разумеется, своей любимой (в период ухаживания), но бессердечной (в законности) супруги.
То, что знать полагается не всем, – автором соответственно опущено полностью, или заглажено до гладильной доски.
В хрониках «прозрачно» изменены имена и фамилии реальных людей. Это сделано лишь по причине жанра. Так как данная часть произведения является составной: по отношению ко всему роману—романчичеку, солянки впоследствии.
Условия его в самом начале придумал Чен Джу – по жизни Полутуземский (или наоборот. Или вообще непонятный персонаж. Похоже – из Тараканов.), и не был намерен ломать их впредь.
Тут псевдописатель запутал так, что я не разобрался. Надеюсь, и вы не разберетесь.
Самый главный бал—бес, работающий в преисподней библиотеке, реакционный библиофил, мерзкий и жестокий сексот, отправивший, по навету, на сковородку не одну тысячу неплохих, в принципе, писателей: русских и зарубежных, чрезвычайно задумался: над заинтриговавшей его сборной книжкой—солянкой с какими-то дурацкими пазлами вместо обычных глав, рождённой гражданин—графоманом Туземским – он же Чен Джу.
Во—первых: на какую полку её ставить: на какую то есть букву, на «Ч» или на «Д»?
Во—вторых, погрузившись в читку, и забывши об основной своей работе, он притормозил с быстрыми выводами. – Что делать? – думал он, – медаль дать: уж очень многих Чен Джу замарал, опозорил, отпрелюбодеял – вполне в духе чертячих воззрений и инквизиторских правил, весьма поощряемых в их свете… или распустить на пирожки?
Таким же образом жестокий но мудрый Чингиз—Хан делил своих сотрудников на плохих и хороших. Таким же способом лечил паршивых солдатушек, а также заворовавшихся клерков: от скверных влечений и вредного лиха.
Одинаково целенаправленно Чингиз выдирал клитора и языки.
Весьма удачные и вполне зверские патентованные опыты хана Чингиза черти давно уж внедрили в свою обветшалую, за тысячи-то лет, практику.
Не сумел разобраться главный преисподний архивариус. Закружилась голова у него от писательских деяний Чена. Не понял он: найдут ли, в конце концов, друзья—путешественники спрятанное где—то на родине еврослонов золотишко, лизнут ли когда—нибудь за хобот медного Фуя-Шуя, вырастут ли у них от этого члены.
И, как поговаривают ныне здравствующие нечистые, так и кончился его дух в неведении.
***
В классическом земляном литературоведении (которое местами пора уже модифицировать в литературовИдение межгалактическое – пусть звездные субстанции и козявки микромира поучаствуют) считается так, что художественная ценность реалистического литературного произведения тем выше, чем больше ты окунаешься в описываемые события и сближаешься с героями.
То есть, читатель якобы не должен чувствовать ни скрипа авторского пера, ни присутствия автора, дышащего в спину. Автор не должен подсовывать нежному читателю фальшивые до приторности обороты: с высосаными из пальца описаниями красивой природы. Он не обязан разжёвывать читателю, будто нерадивому двоечнику, непонятные места.
Вы же, мой читающий друг, – не двоечник, и вам разжевывать не надо.
Но, в отношении незнакомых читателей, в данном романе проблема присутствия автора решается поперёк классических правил, то есть как бы всем назло.
Вот линия повествования льется легко и беззаботно. А вдруг, на манер чертей из коробочки, она прерывается несчётными ремарками и отступлениями. То загромождается вставками из какой—то «прежней жизни» главного героя: вот нахрен она кому нужна!
Речь тут о Кирьян Егоровиче Полутуземском, сокращённо Туземском, или короче того: о Полутузике.
От лица этого начётчика и литературного прохиндея, неудачника, ведётся повествование.
Читателю приходится напрягать и без того перегруженную авторскими декламациями и сюсюканьем память, вспоминая ерунду, на которой остановился в предыдущей главе пошлый писатель и чудаковатый герой романа, в одном лице, – Кирьян Егорович Полутуземский – Чен Джу, ити его мать. Этот обманщик постоянно намякивает на какие—то сокровища GоLоgо Рудника, о котором, между тем, не говорит ничего толкового. И мы понимаем: завлекуха всё это. Якобы конфетки в качестве награды. А по сути: «Дядя Петя ты дурак» – пустышка это, фуфло.
Но, блинЪ, следует отдать должное, – Чен Джу пишет, порой вдруг, так напористо и горячо – как скачет выскользнувший на приволье красавец – жеребчик. Пегасом зовут.
Любо – дорого и не западло перечитать такие места ещё и ещё раз. Жаль, немного их!
***
Один из героев романчичека – Порфирий Сергеевич Бим, уже после путешествия протер до дыр первый, только начатый, и не переваливший за десять процентов готовности, вариант рукописи Чена Джу – Полутузика.
Он ежедневно мусолит его в маршрутках, и зачитывает цитаты шоферам ночных такси.
Млея на проститутках, Бим пересказывает им содержание романа. И множит степень своего там участия.
